и и маловато среди делегатов знакомых лиц. Ленин же словно ничего не замечал. Увлекшись собственным красноречием и омываемый накатывающимися из партера и амфитеатра волнами разнонаправленных эмоций (возможно, он был от рождения энергетическим вампиром?), Предсовнаркома безостановочно перемещался по просцениуму, то засовывая руки в карманы брюк, то зацепляя пальцы за вырезы черного жилета. Его, что называется, несло. Непонятно как (у него это получалось здорово), Ильич сменил пластинку, и делегаты вдруг сообразили, что говорит он совершенно о другом. О необходимости мирной передышки в стране, которая совершенно истощена и измучена непрерывной шестилетней войной, о тяжелейшем положении с продовольствием и топливом, о хозяйственной разрухе, крестьянских бунтах, моральной деградации пролетариата, который оказался совершенно не готов к своей исторической миссии, и даже вообще не пролетариат, а черт знает что. А также и о еще более неприятных вещах в государственной и внутрипартийной жизни. Выходило так, что вроде и успехи накануне трехлетия Октября неоспоримы, и в то же время РСФСР стоит на пороге неминуемой катастрофы. В этом Ленин обвинял сразу всех - Антанту, белогвардейцев, пронизанных мелкобуржуазным духом крестьян, рабочих, забывших о классовых интересах, пробравшихся в партию классовых врагов и оппортунистов, впавших в комчванство руководителей, бездарных красных полководцев и деморализованных красноармейцев. Звучали убийственные характеристики членам ЦК и Политбюро, очень похожие по смыслу и духу на те, что он изобразил в своем предсмертном "Письме к съезду". И сидящим в зале становилось даже непонятно, кто они здесь есть - делегаты высшего органа большевистской партии или сидящая на скамье подсудимых банда преступников и мародеров. Впечатление усиливали стоящие у всех входов и выходов, на ярусах и в ложах вооруженные винтовками и револьверами красноармейцы в щеголеватой новенькой форме (изготовленной по эскизам Васнецова для царских гвардейских полков), в надраенных по-старорежимному хромовых сапогах. Даже в ватерклозет делегатам можно было пройти только сквозь строй расставленных через каждые десять метров часовых, следящих напряженными тяжелыми взглядами за каждым их движением. О том, чтобы подойти к телефону или, упаси Бог, свернуть с предписанного маршрута в один из многочисленных полутемных коридоров, не могло быть и речи. Мотивировалось все это необходимостью предотвращения терактов и провокаций. После злодейского убийства Дзержинского и разоблачения свившего змеиное гнездо в самом сердце партии клубка скорпионов и ехидн такое объяснение казалось правдоподобным. Дождавшись окончания ленинской речи, Троцкий, не теряя темпа, вскочил и, перемежая свою речь посулами и угрозами, начал один за другим ставить на голосование "организационные вопросы", умело пресекая попытки возразить с места или взять слово "к порядку ведения". Через час все было кончено. Замороченный ленинской речью и агрессивным красноречием Троцкого съезд открытым голосованием принял все резолюции по кадровым перестановкам в ЦК и Политбюро. Теперь можно было разрешить и прения... После второго перерыва из-за кулис прошмыгнул на сцену адъютант и положил перед Троцким четвертушку бумаги. "Прошу тов. Ленина и Троцкого немедленно приехать в Кремль по делу, не терпящему ни малейшего отлагательства. Менжинский". - Что это значит? Разве Менжинский не на съезде? - удивился Ленин, которому Троцкий передвинул по красному сукну странную записку. - Был на съезде. Очевидно, вызвали. Так едем? - А по телефону нельзя узнать? - недовольно пожевал губами Владимир Ильич. Оставлять без присмотра постепенно опомнившихся и начавших задавать неудобные вопросы делегатов ему очень не хотелось. Мало ли что они тут нарешают. Он не забыл Седьмой съезд, где ему едва-едва удалось протащить резолюцию о заключении Брестского мира. Троцкий вышел позвонить. Вернулся встревоженный. - Надо ехать, Владимир Ильич. Прямо сейчас. А съезд пусть Фрунзе ведет. Я ему скажу, чтобы переключился на чисто военные вопросы и немедленно лишал слова, если начнут болтать лишнее, пока мы не вернемся. Не думаю, что надолго отлучаемся... Ленин подозрительно наморщил лоб. Фрунзе он тоже вдруг перестал доверять. Сказали ему "доброжелатели", что Арсений накануне всю ночь просидел в номере у Зиновьева, пил с ним и о чем-то, несомненно, сговаривался. Кругом разврат и измена... - Все равно не нравится мне это. Как будто Вячеслав сам сюда не мог приехать... - Не мог, Владимир Ильич. Нам к прямому проводу нужно, а в театре его установить не догадались. На фронте обстановка осложнилась до крайности... В Кремле их вместо Менжинского встретил Агранов. И повел по длинным коридорам, односложно отвечая на встревоженные вопросы Ильича. На всех лестницах и поворотах стояли вооруженные чекисты с сумрачными лицами. Это несколько успокоило Ленина, любившего, чтобы места его пребывания охранялись как можно надежнее, вроде как Смольный в семнадцатом году, однако заставило насторожиться Троцкого, предпочитавшего видеть возле себя преданных лично ему китайцев или мадьяр. Но все они остались в театре, за исключением конвоя из шести человек. В коридоре, ведущем к кабинету Ленина, Троцкий спохватился: - Куда вы нас ведете? Телеграф на втором этаже... - Вячеслав Рудольфович ждет там, в приемной. Агранов распахнул дверь кабинета, пропуская вождей вперед, и сразу же ее захлопнул, отсекая адъютантов и охрану Троцкого. Тут же, возникнув словно бы ниоткуда, опешившую свиту окружили люди настолько решительного и угрожающего вида, что никому даже в голову не пришло хвататься за оружие. Покорно подняв руки, охранники Наркомвоенмора позволили обхлопать себя по карманам и извлечь из их кобур парабеллумы и маузеры. Так же покорно они побрели в жестко (тычками прикладов) указанном им направлении. Профессиональное чутье подсказало им, что с подобными "специалистами" не то чтобы драться, а и спорить смертельно опасно. Войдя в кабинет, вожди мирового пролетариата увидели, что за письменным столом, на ленинском месте сидит неизвестный, одетый в странную, зеленую в черных и желтых разводах куртку, курит сигару, чего Ленин в своем присутствии категорически не выносил, и смотрит на них насмешливо прищуренными глазами. Второй человек в таком же одеянии устроился на подоконнике, свесив ноги в высоких черных ботинках, и держит на коленях что-то, похожее на большой, отливающий синей сталью пистолет. Или, наоборот, короткое охотничье ружье. Умея почти гениально мыслить стратегически, в стрелковом оружии Предреввоенсовета разбирался слабо. - Что? Что это значит? Кто позволил? - визгливо-растерянно вскрикнул Ленин, а Троцкий инстинктивно схватился за лакированную кобуру. - Не балуйся, Лев Давыдович, - добродушно сказал человек с подоконника, приподнимая толстый решетчатый ствол. - Проиграв войну, поздно пистолет лапать. Разве чтоб застрелиться. Но это успеется. Громыхнув подковками по паркету, он соскочил с подоконника, отобрал у Троцкого аккуратный браунинг образца девятисотого года, подкинул на ладони: - Сувенир, однако, - и спрятал в карман. - А у вас, господин Ульянов? Ленин растерянно развел руками. - Тогда присаживайтесь. Разговаривать будем. - Кто вы? - спросил, сохраняя остатки самообладания, Троцкий. Хотя понимал уже обостренной интуицией политического деятеля, что именно сейчас все хорошее в его жизни кончилось. - С вашего позволения - полковник Шульгин Александр Иванович. А это - полковник же, но Новиков Андрей Дмитриевич. Уполномочены провести с вами дипломатические переговоры. Ленин, сообразив, что немедленно их убивать не станут, тоже немного успокоился. Переговоры - его стихия. Путем переговоров он всегда добивался, чего хотел. - Кем уполномочены, о чем говорить? Новиков наконец положил сигару на край письменного прибора, растянул губы в улыбке. - Вообще-то мы представляем здесь так называемую "Мировую закулису". Ту силу, которая якобы направляет все исторические процессы во имя достижения никому неведомых, но коварных целей. Заменяем собой весь исторический материализм сразу. Но это вообще. А в частности, нам поручено побеседовать с вами от имени Верховного правителя Юга России Петра Николаевича Врангеля. Изощренный в софистике Троцкий мгновенно уловил тонкость: "Правителя Юга России". То есть претензии на власть во всей стране словно бы и не заявляются. Одновременно Лев Давыдович убедился, что на Ленина рассчитывать нечего, он растерян и напуган настолько, что под дулом пистолета согласится на все. В период Бреста он сидел в семистах верстах от фронта и то засыпал его телеграммами, требуя соглашаться на любые условия немцев. - О чем вы хотите вести переговоры? Учтите, что я заявляю протест по поводу столь бесцеремонного, не имеющего примера в дипломатической практике вторжения в резиденцию Советского правительства. Это не дипломатия, а бандитизм... Новиков, подавшись вперед, слушал Троцкого с таким видом, будто страдал глухотой и еле-еле разбирал слова собеседника. Даже рот приоткрыл. Дослушал, сжал губы, кивнул. Помолчал еще, взял сигару, затянулся. Выпустил дым, целясь в лицо Троцкого. - Что же ты несешь, товарищ Предреввоенсовета? У тебя хватает наглости в таком тоне разговаривать с приличными людьми? Офицерами, дворянами... Неужели не сообразил еще, что я вообще могу тебя и товарища Ленина тоже шлепнуть просто так вот. - Он вдруг вытащил из-под стола массивный пистолет и направил его в лоб Троцкому. - Одно движение пальца, и все. Даже ледоруба не потребуется. А еще через десять минут и от съезда вашего ничего не останется, кроме четырех сотен покойников. Крайне мало по сравнению с тем, что вы за три года наработали. Протесты он заявляет, ты только подумай, Саш... - Новиков развел руками, изображая на лице глубочайшее возмущение и даже изумление перед наглостью собеседника. - Запомни, Лев Давыдович, вы нас как личности совершенно не интересуете. С момента, как вы оказались в этом кабинете, ваша функция чисто декоративная. Надо будет - на других поменяем... - Тогда почему вы все-таки желаете говорить именно с нами? - попытался перехватить инициативу Троцкий. - Уместный вопрос. Потому что считаем - России смут достаточно. Договорившись с вами, мы надеемся сохранить несколько десятков или сотен тысяч людей, которые могут погибнуть, если продолжится война. Давайте так - забудем все сказанное мной и вами раньше и начнем с чистого листа. Как будто и мы и вы - обычные дипломаты, представляющие равноценные и равноправные державы. Как Наполеон и Александр в Тильзите. Новиков спрятал пистолет, провел ладонью по лицу, надавил пальцами на глаза, снимая усталость. - И ты, Александр Иванович, отложи автомат, садись. Товарищи благоразумные, дурака валять не будут. Дальнейшее и в самом деле стало напоминать, ну, если и не дипломатические переговоры в чистом виде, то разговор равноправных партнеров в какой-то серьезной коммерческой сделке. Троцкому мешало то, что он никак не мог отвлечься от мыслей, каким образом вообще стала возможной такая дикая ситуация. Предательство ЧК во главе с Менжинским - это очевидно. Убийство Дзержинского, о котором он нисколько не жалел, из этого же ряда. А вот чего он никогда не ждал, не мог даже вообразить, так это то, что с такими трудами и жертвами построенное государство может рухнуть в мгновение. Ни Юде-нич, ни Деникин, ни Колчак вместе с "четырнадцатью державами" (почему именно четырнадцать, кто их считал и кто внес такое число в учебники истории? Держав-то вообще до первой мировой на Земле насчитывалось пять, остальные так, государства.) не могли ничего сделать с Советской Россией, а тут вдруг раз - и конец. И, значит, конец надеждам на мировую революцию, на Интернационал? Только внезапность происшедшего позволяла Троцкому сохранять некоторое самообладание. Так смерть близкого человека в первые часы осознается только разумом, но не чувствами. Ленин же думал о другом. Ум у него был действительно неслабый, невзирая на абсолютный имморализм, почему он и сумел мгновенно отвлечься от эмоционального восприятия момента и переключиться на его рациональную оценку. Нежданных гостей он сразу отказался воспринимать как реальных представителей Врангеля. Такого просто не могло быть. Это люди совершенно другого плана. Еще точнее - таких людей в России, царской, белогвардейской или Советской, быть не может. Вот этот, Новиков, по внешности на царского полковника похож. Хотя и не совсем. Исходящей от него аурой полного пренебрежения к окружающему миру он скорее напоминает члена британской палаты лордов. Человека, который никогда не признавал права хоть кого-нибудь не то чтобы руководить им, а даже сделать ему самое невинное замечание. В России, с ее историей, так не могли себя ощущать даже Великие князья. Значит, он прав, заявив, что представляет некую "Мировую закулису". Термин непривычный, но понятный. Ленин знал те круги, которые поддерживали его с момента, когда созданная им партия стала представлять реальную силу, противопоставившую себя русскому самодержавию. В тысяча девятьсот четвертом-пятом годах они персонифицировались в представителях Японии, плативших ему сотни тысяч золотых иен на организацию "первой русской революции". Потом - в офицерах германского генштаба, субсидирующих "борьбу за поражение в империалистической войне" и превращение "войны империалистической в войну гражданскую". Отчего же не допустить, что нашлись какие-то другие люди, решившие в очередной раз сменить наездника? Почему вдруг пришел ему в голову такой образ? Он же не наездник, он лидер партии коммунистов и глава государства. Ах, да! Этот, как его, Маяковский, написал же: "Клячу истории загоним..." А он, Владимир Ленин, оказался именно тем, кто сумел оседлать эту клячу... Да, о чем там идет речь? Каков Лев Давыдович, снова спорит и торгуется, будто не о судьбах мира речь вдет, а о партии зерна со складов его папаши. Кожанку сбросил, воротник расстегнул, глазки азартом пылают... - Нет, вы мне скажите, господа, какие вы основания имеете предъявлять столь неумеренные требования? - вопрошал Троцкий. Шульгин, которому по сценарию слова пока не полагалось, все же не сумел сдержаться и молча постучал пальцами по ствольной коробке автомата. Троцкий понял. - Только вот этого не надо! Мы же с вами политики. А у нас пятимиллионная армия, резервы и ресурсы, поддержка мирового пролетариата. Да, допускаю, нас вы можете расстрелять хоть сейчас. Это неприятно, но вам принесет только лишние заботы и головную боль. Разоружить озлобленных, привыкших умирать и убивать людей, вновь загнать в подвалы тех, кто только что из них вышел... Вам придется трудно, чтобы не сказать больше... - "Товарищ" Троцкий, вы ведь заблуждаетесь, - мягко, увещевающе отвечал ему Новиков. - Нам, вот лично нам, глубоко безразлично то, что вы имеете в виду. Не нам воевать, не нам умирать. Не хотелось бы повторять столь грубых доводов, однако в чем-то мой коллега прав. Представьте такое печальное зрелище - на полу остаются два тела с дырками в головах, а мы отправляемся по своим делам... У нас будут трудности, а у вас? Вот "товарищ" Ленин куда реалистичнее подходит к проблеме компромиссов. Написал же, что глупо сопротивляться, если бандит требует у вас кошелек. Считайте, что кошельком в данный момент является ваша идея полной победы социализма в одной, отдельно взятой стране... и перманентной революции. Не первый уже раз Ленин отметил, что "полковник" свободно цитирует многие из его статей, а также проявляет недюжинное знание Маркса, Энгельса и иных философов. И был с ним полностью согласен. Дело проиграно, спорить не о чем. Поставил на революцию всю свою жизнь, как на зеро в рулетке. Не выпало. Что поделаешь... Надо думать, как выйти из положения с минимальным ущербом для дела и тела. (Даже сейчас не оставила его любовь к плоским остротам.) Он чувствовал себя как-то странно. В голове ощущалась непривычная звенящая пустота, а непослушные мысли разбегались, путались, и требовалось специальное усилие, чтобы понимать, о чем в данный момент идет речь. Кисти рук стали холодными, вялыми, в пальцах покалывало, будто он их отсидел... За окном вдруг гулко ударил винтовочный выстрел. Недалеко, в районе Арсенала. За ним другой, третий... Частая, беспорядочная стрельба многократно усиливалась эхом от стен дворцов и соборов. Вскоре стреляло не меньше десятка стволов - судорожно, почти без пауз, наперебой. Так ведут себя люди, которым некогда и неизвестно куда целиться. Шульгин, приподнявшись, с интересом вслушивался. Вот, наконец, сухо протрещала первая автоматная очередь. Экономная, на пять патронов. Еще одна, и еще. Из разных мест, и наверняка по делу. Рейнджеры в белый свет палить не приучены. По звукам свободно можно было представить развитие событий. Заметив, что происходит неладное, бдительный часовой поднял тревогу. Или пленный ухитрился сбежать, что тоже случается. Придется сделать Басманову серьезное внушение. Проснулся дежурный наряд, кинулся во двор, стреляя, скорее всего, в воздух. Для собственного успокоения. Как сторожа на бахче. Рейнджеры поняли, что тихое дело кончилось, осмотрелись, сориентировались и начали работать всерьез. Секунд пятнадцать им потребовалось, чтобы надвинуть на глаза окуляры ноктовизоров, рассыпаться по двору, перебить самых глупых и азартных кремлевцев. Рассчитались за наивных юнкеров, беспощадно исколотых красными штыками в ноябре семнадцатого. Чего еще Шульгин никогда не мог понять - как сумели русские мужики, серьезные, тридцати-сорокалетние солдаты, отцы семейств по преимуществу, до всего: до красного и белого террора, до охватившего страну кровавого безумия, когда еще сохранялись стереотипы дореволюционной жизни, спокойно и деловито убить две сотни семнадцатилетних пацанов, не дворян даже и не помещиков, детей городских мещан, попытавшихся исполнить свой первый в жизни долг. Ну отнимите у них винтовки, ну надавайте по шеям и по задницам, хоть прикладами, хоть шомполами, но колоть штыками всех и насмерть... Или правду писали в западной прессе, что не русские солдаты захватывали Москву и Питер, а выпущенные Лениным из лагерей немецкие пленные "спартаковцы"? Трехминутный огневой бой завершился серией гранатных разрывов. Чьим-то отчаянным воплем, гомоном резких голосов. И все. Точка. Раз эту короткую попытку вооруженного сопротивления больше никто не поддержал, значит, остальные части кремлевского гарнизона блокированы и разоружены без шума. - Поняли, товарищи большевики? - спросил Новиков, тоже молчавший, пока длился инцидент. - Что это с вами? - обратил он внимание на остекленевший взгляд и перекосившую рот Ленина ухмылку. - Ох, - поднес руку к виску Ленин. - Какая боль. По... - и упал грудью на стол. - Саш, глянь быстро, что с ним? Вроде рано для инсульта, срок не пришел. Шульгин взял Ленина за руку, посчитал пульс. Поднял веко, похлопал по щекам. - Вряд ли инсульт. Мозговой спазм, скорее всего, или придуривается. Шульгин с помощью Троцкого перенес вождя на диван, присел рядом, наблюдая. Вызвал по рации кого-нибудь из десантников с аптечкой. Использовать браслет он не хотел - зачем им вождь мирового пролетариата со здоровьем космонавта? Еще на сорок лет проблем... - Хватит, Лев Давыдович. Вот наши условия. Завтра на съезде вы объявляете о начале мирных переговоров с достойным представителем российского демократического движения Пэ Эн Врангелем. Объясните, как вы умеете объяснять все на свете, что он никакой не монархист, а просто заблуждающийся в методах правый социалист. После чего съезд можете закрывать. В связи с текущим моментом. Если найдутся несогласные - товарищ Агранов им все объяснит. Переговоры начнем через неделю. И вы останетесь лидером своей части России... Я доступно все изложил? - Вполне. Но хотелось бы узнать, независимо от моей личной судьбы - на что вы рассчитываете объективно? - Эх, "товарищ" Троцкий... Вы сегодняшнюю сводку прочли? Завтра наши войска вступят в контакт с Антоновым, Слащев признает автономию его крестьянской республики, бесплатно передаст его "бандам" сотню тысяч винтовок и полсотни пушек, после чего прекратит наступление. Вы же получите еще одну голодную зиму без всяких надежд. И двухсоттысячную пугачевщину рядом с Москвой. А мы просто будем наблюдать за развитием событий. Продовольствие вам взять неоткуда. Людоедства в Москве еще не видели? Увидите. Посидите в Кремле, как Наполеон, а что дальше? Бежать вам некуда... Мы позаботимся. Троцкий молчал долго. Смотрел в стол, дергал себя за эспаньолку. Новиков даже начал проникаться к нему уважением. Палач-то палач, а все же не сдается на милость победителя. Держит фасон. Вспомнились слова, сказанные в свое время Есениным: "Ленин растворил себя в революции, а Троцкий несет себя сквозь революцию, как личность. Троцкий - вождь, а Ленин - своего рода "эфирная сила революции". Поэт общался с обоими, ему виднее... - Знаете, Лев Давыдович, я вас успокою, - решил помочь Троцкому Новиков. - Мы вас оставим во главе РКП, чтобы вы смогли продолжить дело своей жизни - борьбу за мировую революцию. Но там, на Западе. Рассылать агентов Коминтерна, организовывать забастовки и восстания, создавать коммунистические партии. Это нам очень пригодится для проведения гибкой внешней политики. Договорились? - Договорились! - Троцкий встал и гордо вскинул бороду. - Пусть Врангель направляет свою делегацию. Но переговоры будут трудными. Сказал так, как деревенский богатей швыряет на пол картуз: "Черт, мол, с вами! Засылайте сватов!" - Учтите, я намерен драться за каждое слово и каждую запятую! - А вот это, как говорят американцы, уже ваши проблемы... - Новиков тоже поднялся, застегнул кобуру "стечкина". - Сигару хотите? - Не откажусь. Вы знаете, господин Новиков, я бы охотно в свободное время побеседовал с вами просто так - о жизни, о смерти, о мировой политике... От неожиданности Андрей рассмеялся. Надо же, почти дословная цитата из телефонного разговора Сталина с Пастернаком... Впрочем, кроме политики, Троцкий был и неплохим литературоведом. - Поглядим, Лев Давыдович, поглядим. Как любил говорить один мой сослуживец: "Ты сначала доживи..." Почти идиллическую картину нарушил Шульгин. Подошел к столу, вытирая руки платком. - А этот-то... Того... Помер. - Вот как? Странно даже. Жил-жил, и вдруг... - Андрей действительно испытал не более чем удивление. Три года еще полагалось прожить Владимиру Ильичу. Войну выиграть, НЭП изобрести. А вот не сумел. Не привык к стрессам такого рода. Неуместно при покойнике, а вспомнилось: "Сходил бы с бубей, еще хуже бы вышло..." - М-да, Лев Давыдович... Рассудила история. Он пробовал, Сталин пробовал, теперь ваша очередь... Придется вам завтра траурный пленум собирать. Пункт первый повестки: "О создании комиссии по погребению". Пункт второй: "О назначении тов. Л. Д. Троцкого Председателем Совнаркома с сохранением за ним постов Наркомвоенмора, Предреввоенсовета и Председателя Совета Труда и Обороны". Как, хватит сил справиться или другие кандидатуры предлагать будем? Глава 38 Сильвия, далеко опередив своего спутника, первой вынеслась на вершину холма и сдержала коня. Ее тонкая фигура на высоком, поджаром гунтере четко вырисовывалась на фоне закатного неба. Подъехав к женщине, Новиков заботливо спросил: - Не боитесь шею сломать, леди Спенсер, здесь все-таки не манеж?... - Ничего, - ответила Сильвия, слегка запыхавшись. - Подготовка у меня хорошая. И стаж езды тоже. Я занимаюсь стипль-чезом с восемнадцати лет. Вас ведь обогнала... Правда, у меня и конь лучше. Посмотрите, как красиво. Вам нравится пейзаж? Вид с вершины действительно был неплох. Лежащая перед ними равнина пологими волнами убегала вдаль, освещенная косыми лучами заходящего солнца. Разбросанные по ней старинные усадьбы, окруженные багряными и золотыми купами деревьев, казалось, вот-вот вспыхнут от этого осеннего огня. Далеко, у самого горизонта, тусклым оловянным блеском отливали волны Дуврского пролива. В хороший бинокль можно было бы разглядеть французский берег. - Попробуем еще раз? Может, теперь вам удастся взять реванш? - Сильвия тронула шпорой бок своего Кромвеля. - Только будьте осторожнее, тут могут попадаться кротовые норы. Победителя ждет достойный приз. - Ну давайте. А какой приз? Сильвия загадочно улыбнулась и с места послала коня в галоп. ...Новиков разыскал аггрианку в ее загородном поместье, расположенном в сотне километров от Лондона, между Брайтоном и Истборном, где она проводила уик-энд. Андрею нужно было выяснить, каких дипломатических успехов она добилась, обсудить международное положение и передать ей очередную партию золота и драгоценностей. Конечно, все это можно было сделать, оставаясь на "Валгалле", совместив пространства каюты и комнаты в ее доме, но Новикову захотелось немного рассеяться, отвлечься от российской действительности и провести пару дней в "доброй старой Англии". Ирина возражать не стала, но Андрей понял, что в душе она его визит не одобряет. Обычная женская ревность тому причиной или соображения политические, он выяснять не захотел, предпочел сделать вид, что просто не заметил ее реакции. Поместье Сильвии оказалось как раз таким, какое и подобало иметь представительнице древнего аристократического рода. Усадьба в полсотни гектаров, на которых еще в позапрошлом столетии был разбит типичный английский парк с живописными аллеями, ручьями и искусственными водопадами. Двухэтажный дом из дикого серого камня, с черепичной крышей, похожий на уменьшенную копию рыцарского замка. Конюшня с полудюжиной чистокровных лошадей. Небольшая псарня. Молчаливые вышколенные слуги. Занимающий половину первого этажа каминный зал, украшенный рыцарскими латами и средневековым оружием на стенах. Словно не молодая элегантная дама здесь обитала, а суровый джентльмен, отставной полковник королевской гвардии, к примеру. Сильвия встретила его радушно, Андрею даже показалось, что она искренне обрадована. Такая реакция его удивила, Новиков привык считать, что аггрианка его недолюбливает, а сотрудничает только по безвыходности своего положения. А чуть позже он заметил, что Сильвия откровенно флиртует с ним. Весьма тонко, конечно, как и подобает в ее положении. Забавно, подумал он. Что бы сие значило? Начало собственной игры, преследующей пока неясные цели, или просто желание присоединить к списку своих любовных побед и его тоже, до сего момента демонстративно равнодушного к ее чарам и прелестям? А что? Его неожиданное посещение вполне можно истолковать как намек на желание перевести их отношения в личную плоскость. - Я вас не ждала, - сказала Сильвия, увидев его, - и собралась на верховую прогулку. Не хотелось бы от нее отказываться. Составите мне компанию? - С удовольствием. Только одет я неподходяще... - Это не проблема. У вас какой размер обуви? - По-нашему - сорок второй. Не знаю, как у вас считают. - Тогда - никаких проблем. Такие сапоги у меня есть. Слуга проводит вас в гостевую комнату и принесет все необходимое. ...Во время стремительной, сумасшедшей скачки Новиков несколько раз чудом удержался в седле, хотя вообще-то считал себя неплохим наездником. Но до Сильвии ему было далеко. Да и в самом деле - если она не врет, то се кавалерийский стаж насчитывает десятки лет! Она опередила Андрея почти на сотню метров и ждала его у ворот усадьбы, уже спешившись. Заметила его стиснутые от напряжения зубы и неровное дыхание, подмигнула ободряюще. - Не расстраивайтесь, скакали вы великолепно, только шансов у вас никаких не было. С моей стороны нечестно было и предлагать. Пойдемте ужинать. - А как же с призом? Любопытно. Вы себя сами будете награждать? - Потом узнаете. Сильвия передала повод подбежавшему конюху и колеблющимся шагом, напоминающим походку Юла Бриннера в "Великолепной семерке", направилась к крыльцу дома. Пока слуги накрывали стол, Сильвия налила в стаканы не английскую, а скорее русскую дозу выдержанного, пахнущего ячменем и дымом виски, добавила ледяной воды из запотевшего графина. - Простите, у вас принято, чтобы мужчина разливал спиртное, но здесь я хозяйка, лендлорд, можно сказать, и в таком качестве... Пригубила стакан, села в деревянное дубовое кресло, положила ногу на ногу, покачивая носком сапога и чуть слышно позванивая колесиком шпоры. "Почему, интересно, она не пошла переодеться? У них вроде не принято в костюме для верховой езды за стол садиться?" - подумал Новиков. Угадав его мысли, Сильвия ответила: - Ужин будет готов примерно через час. Время у нас есть. А я люблю так вот посидеть после прогулки, отдохнуть немного, позволить себе несколько глотков виски или джина. А теперь еще и в обществе интересного собеседника. Расскажите что-нибудь занимательное. Вы со своим другом Антоном встречались после моего ухода? - Да, встречались. Разговор действительно получился весьма примечательный... - ответил Новиков, а сам подумал, что аггрианка выбрала нестандартную линию поведения. Ну-ну, посмотрим, что из этого получится... - Я расскажу, о чем мы беседовали. Только сначала вот что - вы можете помочь мне приобрести здесь по-настоящему хорошую океанскую яхту? - Конечно, могу. Нет проблем. В средствах вы не стеснены, - при этих словах Сильвия улыбнулась, - так что можно купить яхту тонн на сто - сто пятьдесят прямо на королевской верфи. Король у нас личность прагматическая, за хорошие деньги уступит... А зачем вам вдруг яхта потребовалась? "Валгаллы" вам недостаточно? - Надоело мне все, май бьютифул леди. Навоевался я до упора. Войну мы-таки да, закончили. Эту, гражданскую, на европейской территории. Чем завершится дальневосточная - туман. Да мне пока и неинтересно. Я хочу взять Ирину и вместе с ней исчезнуть. Уйти в море на парусной яхте и адреса не оставить. На полгода, а то и год. Как капитан Чичестер, а точнее - Джек Лондон с какой-то из своих жен. Переходить от острова к острову, купаться в лагунах, загорать на коралловом песке, зная, что от ближайшего человека нас отделяет минимум сотня морских миль. Заниматься любовью под звездами на горячей от дневного солнца тиковой палубе. Не пить ничего, кроме фруктовых соков и изредка - пива. Раз в два-три месяца заходить в экзотический порт, как "Летучий голландец", чтобы провести ночь в прибрежной таверне среди контрабандистов и торговцев копрой и живым товаром. Постепенно приобрести сомнительный авторитет среди отбросов общества и малайских пиратов... Заново перевести на русский Лондона и Стивенсона и литературно обработать собственные мемуары. Вот цель жизни на ближайший год. И непременно, сразу по выходе в море, выбросить за борт радиостанцию. Хватит! А что будет с миром, Галактикой, Вселенной? Да что угодно. Я все же надеюсь, что они оставят нас в покое. Не тревожься о дне грядущем, грядущий день сам позаботится о себе, каждому дню достанет своей заботы. Будем жить по Хайяму: "Вина налей мне, и можешь уходить, куда - мне все равно". - Я вас понимаю, - задумчиво произнесла Сильвия. - Но мне кажется, что ваши планы несколько... преждевременны. Еще ничего не закончилось. Сейчас подадут ужин, я пойду переоденусь. И вы переоденьтесь тоже... К столу Сильвия вышла в длинном, до пят халате алого китайского шелка, расшитом черными с золотом драконами. Ткань была настолько тонкой, хотя и непрозрачной, что Андрей смог увидеть - под халатом на ней нет больше ничего. Игра продолжается, господа, подумал он, сохраняя на лице полную невозмутимость. Посмотрим, как она поведет себя дальше. - Я готова. Так что там у вас получилось с Антоном? Рассказывайте подробно, у нас масса времени... - На третий? Да, на третий день после похорон Ленина, без всякого мавзолея, разумеется, просто в могиле рядом с Инессой Арманд (Крупская очень возражала, но Троцкий настоял на своем, да и сестры поддержали), я снова с помощью профессора вышел в астральное пространство. Удолин на своем языке называет его Универсальным психическим полем Вселенной,' а Антон - Гиперсетью. В нем, в этом поле, меня уже ждал Антон. В той же пещере, у того же не успевшего прогореть костра. Пещера, как я понимаю, своего рода терминал, конечная станция на пути из мира материального в идеальный. Или черт его знает какой. Со всеми этими игрищами я утратил марксистское видение истории, а заодно и представление, как правильно отвечать на основной вопрос философии. Антон объяснил мне, как сделать следующий шаг. То есть уже находясь внутри сна, ввести себя в транс следующего порядка. И что, оказавшись в нем, следует делать. Сколь бы ни был могуч мой человеческий мозг, даже задействованный на все сто процентов своей потенциальной мощности, воспринимать непосредственно абстракции высших степеней он не в состоянии. Он должен их хоть как-то адаптировать. Словно бы самому себе словами пересказать содержание бетховенской симфонии. И если там я видел и понял пусть десятую часть истины, то сейчас хорошо бы осознать не половину, куда там, а процентов хоть бы двадцать от того, что мне открылось... Но все же, все же... Все то, что раньше мне сообщалось отрывочно, в виде наобум перелистываемых страниц книги на полузнакомом языке, сейчас предстало как реферат ее же, но по-русски. Таким образом я узнал практически все, что меня касалось. И, как я уже говорил, в доступной для меня форме. Если бы на моем месте оказался Сашка, он увидел бы и осознал все это как-то иначе. Например - в виде гигантской модели нервной системы, со всякими нейронами, аксонами, периферическими нервами и многомерной послойной разверткой мозга. А я - философ и психолог по образованию, с художественным способом восприятия, переформировал идею Гиперсети в зримое, мультипликационное изображение Вселенной, с Галактиками, Туманностями, Звездными скоплениями, наблюдаемыми словно из ее физического центра. Острота зрения позволяла видеть на миллионы парсек и фокусировать взгляд на любой выбранной точке. Вдобавок вся картина была многослойной и многомерной. Реальности, существующие в данный момент, обозначались нежно-голубым флюоресцирующим светом. Бывшие, но стертые - всевозможными оттенками красных тонов, от бледно-розового до багрового. Гипотетически возможные в будущем - зеленые, причем интенсивность окраски означала степень вероятности. Суперпространство Вселенной пронизывали сплошные и прерывистые линии, символизирующие причинно-следственные связи. Они непрерывно перемещались, исчезали и возникали вновь, пульсировали... Конечно, никакого представления о том, что я видел на самом деле, мои жалкие слова передать не в силах, говорю я все это лишь для того, чтобы ты знала - я там был, я это видел. Мне стало понятно, как вести себя внутри Сети, что и зачем нужно делать. Как если бы вдруг Левашов научил меня обращаться с его Большим компьютером, и для меня внезапно приобрели смысл мелькающие на экране слова и символы. Я узнал, нашел на "схеме" нашу Галактику и нашу Реальность, увидел твой мир аггров и Конфедерацию форзейлей. Понял их взаимоотношения внутри и вне нашей Реальности. И в самом деле, если Земля - это данность, инвариант, то они - продукт и инструмент "Игры". Как на шахматной доске. Есть король, которого запрещено бить, а можно только гонять по полю до того или иного исхода партии, а есть все остальные фигуры. Мир форзейлей, допустим, ферзь нашего цвета, а агрры - ладья противника. Или тоже ферзь. Пока что наш ферзь побил чужого. Убрал с доски, но не более. Тот существует и ждет своего часа. В коробочке. Это наводит на размышления... При этих словах Сильвия, слушавшая его спокойно, вдруг вскинула голову, даже приоткрыла рот, собираясь что-то сказать, но не сказала. Шумно вздохнула и сделала рукой жест, предлагая продолжать. - Ну вот. Узнал я все это, и начались мои странствия по Сети. Мне было сообщено, наверное, что существует некий "Узел", который заключает всю информацию о земной Реальности, о ее существовании, о месте внутри всей этой Гиперсети. Я воспринимал его как участок мозга, ведающий зрением, слухом или еще какими-то конкретными способностями. Или, по-другому сказать, как микросхему в памяти компьютера. И я его нашел, этот "Узел". Но не понимал, что я должен делать дальше. То есть я чувствовал - идеальным решением было бы как-то его блокировать, устранить из сети или перерезать ведущие к нему "провода" причинно-следственных связей. Тогда мы на самом деле выпали бы из поля зрения "Игроков". Может быть, и навсегда, причем сохраняя за собой возможность самим вмешиваться в ход "Игры". Сам же я не мог до такого догадаться, значит, кто-то мне такую мысль внушил? Гроссмейстер, играющий белыми? Не есть ли это разновидность шулерства? Точно по Ильфу-Петрову: "Остап украл ладью и спрятал ее в карман". Но ладья ведь не может украсть сама себя, значит, действительно... Да что действительно? Пусть я не фигура, но и не игрок тоже. Скорее, соседский пацан, которого взрослый дядя получает пошутить с другим дядей... Хотел бы я знать, а как такое совершить? Я чувствовал себя диверсантом, рассматривающим карту. Вот вражеская территория, вот мост, который нужно взорвать. Я вижу его изображение, могу представить, как он выглядит в натуре. А дальше? Стереть его с листа резинкой? Безнадега? Пожалуй - нет. Карта - реальность, мост - реальность. Остается что? Придумать, как перейти фронт, как добраться до моста и снять охрану. С помощью инженеров рассчитать, сколько нужно тола и куда его закладывать. А потом крутнуть ручку индуктора или чиркнуть спичкой. Трудно, иногда почти невозможно, однако из истории известно, что тем или иным способом нужные мосты обычно все-таки взрывались. И тогда меня вынесло обратно. В пещеру. Антон сидел, протянув ноги к костру, и, кажется, дремал. Или медитировал. Не удивлюсь даже, если он каким-то образом сопровождал меня "там". - Привет, вот я и вернулся... - Привет. Тебе понравилось? - Нормально. Почти как в планетарии. Незабываемые впечатления. Скажи мне только, будь любезен, не новая ли интрига вами, братцы, затевается? Который раз уже ты нам намекаешь, что есть, мол, парни, небольшая работенка. Для настоящих мужчин. Как в рекламе для белых наемников: "У нас ты можешь повидать весь мир. Встретить много интересных людей. И убить их". - Как знаешь, Андрей, как знаешь. Я ничего тебе не предлагаю. Ты сам все видел. И кое-что понял, надеюсь? Мы с тобой в разных весовых категориях. Мы могучая цивилизация, форзейли, умеем делать почти все в пределах материального мира, а вот играть нам не дано. Мы и в самом деле только фигуры на доске... - Обидно? - спросил я. - Не совсем то слово. Тебе же не было в прошлой жизни обидно, что ты - не Юрий Власов и не президент США? Вот когда начальником отдела назначили не тебя, а другого, тогда обидно было. С нами так же. Однако... - Антон вдруг стал ускользать взглядом, прикуривать сигарету от головешки, и я догадался, что был прав. - "Информационный узел" ты видел? - прозвучало это хоть и как вопрос, но риторический. Я к нему так и отнесся. - Д